а вот ещё себе сделала новогодний подарок
читаю старые посты
tes3m
и натыкаюсь на запись:
М. Л. ГАСПАРОВ
Столетие как мера, или Классика на фоне современности ... Таким образом, одно из определений современности таково: современность — это то, чего не проходят в школе, что не задано в отпрепарированном виде, о чем мы знаем непосредственно, чему учит улица. Разумеется, “знаем непосредственно” — это слишком сильное слово: на самом деле, нечитающие знают о современности с подачи своих знакомых, а читающие — с подачи литературной и художественной критики. Но существенно то, что в школе для классиков все оценки предписаны и обсуждению не подлежат, а за стенами школы для современности допускаются споры и выяснения. Ведь даже в советской журнальной критике допускались дискуссии об оттенках социалистического реализма в очередной новинке. Поэтому суждения о современности дают судящим больше средств для приятного агрессивного самоутверждения, и носители культуры этим дорожат.
По сравнению с этой главной разницей между необсуждаемой классикой и обсуждаемой современностью становится второстепенной разница хронологическая. Когда в Древнем Риме осваивали греческую культуру, то в школе читали Гомера, это был классик, и его принимали к сведению. А вне школы читали Каллимаха, спорили о нем и подражали ему, это была современность, хотя Каллимах уже двести лет как умер. Точно так же и на нашей недавней памяти частью современности были тексты эмигрантских и репрессированных писателей, напечатанные или перепечатанные через несколько десятилетий после того, как они были сочинены.
...
Когда классику мы уже непосредственно не ощущаем, а прощаться с ней жалко, то мы стараемся подновить ее средствами современности — так, как, например, В. Непомнящий подновляет Пушкина. Эту заботу стараются взвалить на школу: постоянно появляются призывы, чтобы школьные учебники литературы писали не какие-то литературоведы, а писатели и критики. То есть чтобы они рассказывали не о Пушкине, а о своих как можно более современных впечатлениях от Пушкина. Школа от этого уклоняется, и хорошо делает. Но главное впереди: предстоит признаться, что художественный язык Пушкина для нас уже чужой, и изучать его с учениками, как иностранный язык: “Сейчас он тебе не нужен, но ты не знаешь, когда и с кем тебе на нем придется говорить”. Такое обучение классической литературе становится этическим воспитанием, борьбой с эгоцентризмом: “Тебе не нравится? А вот двести лет назад всем нравилось: считайся с этим”. Борьба, к сожалению, безнадежная: школьник поймет такой урок только тогда, когда сам станет взрослым. (Я всю жизнь учился классикам именно так, мазохистски. Исследовательский подход к ним — мазохистский, а подновительский — садистский; каждый выбирает то, что ему ближе.)
Ну как, как! я могла заниматься социологией вкуса и никогда не читать Гаспарова?! Это же сокровищница. Чувствую себя капитаном Сильвером.